Трудовой хлеб - Страница 15

Наташа (слабым голосом и опуская голову). Да?… Так?… Правда это?

Чепурин (ударяя себя в грудь и поднимая руку к небу). Вот-с! Перед истинным!

Наташа. Подите! Оставьте меня!

Чепурин уходит.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Наташа (одна).

Наташа (вынимает портрет Копрова). На что он мне теперь? (Задумывается.) Пожалуй, можно носить его, всю жизнь носить да смотреть на него; да уж очень обидно будет. (Ставит портрет на стол.) Прощай, Егор Николаич! Прощай, голубчик! Не мой ты, а жаль мне тебя; вдруг тебе не удастся, что с тобой будет? Да нет… удастся… отчего же! А надо будет посмотреть свадьбу-то. В церковь не нужно ходить – нехорошо, можно у церкви подождать их… что в церковь!… Там известно что… Певчие поют… Сводят их, он ей подаст руку в белой перчатке… вот венцы на головах… вот все кончено. Все целуются, все родные стали, чужих нет… Чужая только я… только здесь я одна… Экипажи… экипажи задвигались, блонды всё, блонды … разъезд. Уедут, уедут! Не бежать ли мне, не броситься ль под колеса кареты? (Взглянув на портрет.) Прощай, Егор Николаич, прощай! Живи с молодой женой! Совет вам да любовь!… Жива я или нет, тебе все равно. Чай, как не жива-то буду, тебе легче будет, (глядя на портрет) буйная ты головушка, хороший ты мой, не встретимся тогда с тобой, не кольнет тебя в сердце-то. Аль ничего тебе? Встретишь меня, так не поклонишься, к жене отворотишься, будто поговорить с ней нужно? «Что, мол, милая, не проехать ли нам куда подальше?» да кучеру мигнешь, чтоб умчали тебя кони вороные от моих глаз… Ой, смерть моя! (Разрывает портрет.) Не разлучишь вас… да и не родилась я на свет разлучницей… Легче самой умереть… Носить горе, носить горе, пока износится! Как темно, как скучно в этой лачужке. Куда деться? Куда мне деться с тоской! (Уходит в спальню.)

Входит Корпелов.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Корпелов (один).

Корпелов. Я ворочу, я ворочу эти деньги… Вот побегу завтра на толкучку да продам пальтишко, вот и положу Наташе в комод на убылое место рублика полтора. Я по гривенничку наношу, по утрам у церквей буду с нищими становиться. Разве я не похож на нищего? Мне подадут… Чем я не нищий?

Дрожанье рук, поблеклые ланиты
И тусклых глаз распухшие орбиты…

Входит Маланья.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Корпелов, Маланья.

Маланья. Асаф Наумыч, нужны тебе бумаги-то, что ли, так говори!

Корпелов. Ничего мне не нужно. Какие бумаги?

Маланья. А вчера ты хмельненек пришел, так из пальта выронил.

Корпелов. Лжесвидетельствуешь.

Маланья. Толкуй с тобой! Бросил пальто, они и выскочили; я давеча печку растопить хотела, да думаю: может, мол, нужны.

Корпелов. Постой, женщина! Вспоминаю… Старуха каялась мне во грехах…

Маланья. Ну, загородил!

Корпелов. Да, да… и бумаги отдала… Подай сюда!

Маланья. Не трожь, лучше у меня останутся. Право, другой раз ищешь, ищешь растопки-то…

Корпелов. О, Аглая, не возражай!

Маланья. Небось жалко стало? Да на! Не велико сокровище-то. (Отдает пакет и уходит.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Корпелов, потом Евгения и Маланья.

Корпелов (развертывает верхнюю обертку и вынимает незапечатанный пакет. Читает надпись). «Сей пакет и все, что в нем находится, принадлежит дочери губернского секретаря, Наталье Петровной Сизаковой». Находка, в первый раз в жизни находка! (Вынимает из пакета одно письмо, читает его, руки трясутся, утирает слезы. Кладет письмо и пакет на пяльцы.) Вот оно, вот приданое-то! Наташа! Наташа!

Входит Евгения.

Евгения. Тсс… тише! Что вы, что вы! Уморить ее хотите?

Корпелов. Как? разве?… Наташа моя, Наташа!…

Евгения. Да тише, говорю вам! Дайте ей успокоиться. Она совсем убита, она умирает.

Корпелов. Разве ей сказали?

Евгения. Хозяин все рассказал.

Корпелов. Нет, не все еще.

Евгения. Ну, будет с нее и этого.

Корпелов. Что ж она? плачет?

Евгения. Нет, лежит в белом платье без движения, как мертвая, и в бреду, все какая-то ей свадьба представляется.

Корпелов. В белом платье?

Евгения. Да, надела.

Корпелов. Словно она тебя кличет… Поди, поди к ней!

Евгения уходит в спальню, Корпелов подходит к двери и прислушивается. Евгения входит.

Корпелов. Ну, что, что?

Евгения. Велела послать к ней Ивана Федулыча и Маланью.

Корпелов. Зачем?

Евгения. Не знаю.

Корпелов. Так позови их скорее!

Евгения (у двери). Иван Федулыч! вас Наташа зовет. Маланья, иди и ты!

Чепурин и Маланья проходят в комнату Наташи. Маланья сейчас же возвращается.

Маланья (в дверях). Хорошо! Я мигом, далеко ль тут, лавочка-то внизу.

Корпелов. Куда ты ?

Маланья. Не твое дело. Не до тебя нам. (Уходит.)

Евгения. Должно быть, чайку захотела.

Корпелов. Видно, ей полегче.

Евгения. Не знаю. Встала, сидит. Вот только белое платье меня очень пугает. Зачем это оно?

Корпелов. А что ж белое платье?

Евгения. Есть у нее белое кисейное платье. Никогда она его не надевала; а вот, если болезнь какая ходит по Москве, так она его вынет и гладит. Коли, говорит, умру, так положите меня в нем. Мы хоть бедные девушки, а все ж нужно, чтобы было прилично; чтоб, если кто войдет в церковь, видел бы, что девушку хоронят. А сама гладит да все бантики, все оборочки раздувает, чтоб пышней было. Складки расправит, да и говорит: «Ты вот тогда на мне также складочки расправь».